Николай Викторович Гайдук «О светлом, прекрасном и вечном»
Николай Викторович Гайдук «О светлом, прекрасном и вечном» (отрывки из биографии):
«…Начинать, как водится, надо от истоков. День рождения случился — теперь даже страшно сказать! — аж в середине прошлого века, 26 января 1953 года. Есть в Алтайском крае горько-солёное озеро Яровое, на берегу посёлок — Яровой. Там ваш покорный слуга и родился под песни сереброструнных, бесконечных метелей — местечко степное, ветрам да метелям раздолье. Но поскольку в Яровом не оказалось необходимой административной обители, где можно было бы «выправить метрики», родителям пришлось поехать в Славгород — ближайший, захолустный городок. Так в паспорте моём появилось не точное место рождения — Славгород, о котором я позднее написал: «Город славы или просто славный захолустный русский городок? Воздух здесь какой-то очень сладкий. Почему? Как будто невдомек…».
Стихи эти были написаны уже после смерти отца, когда приехал навестить могилу — в город Карасук Новосибирской области, почти на границе с Алтайским краем. Отец мой, Виктор Прокопович Гайдук, был железнодорожник, и похоронили его, говорят, в форме железнодорожника. Человек он был нрава крутого и жёсткого, выпить любил, покуражиться. Несколько лет мать (Мария Ивановна) жила-страдала с ним, потом отважилась, сгребла детей — ну, то бишь нас, троих — и пошла, куда глаза глядели. А глядели они на Алтай, в село с пугающим названием Волчиха (ударение на первом слоге). Вот почему в моих книгах — в кратких сведениях об авторе — появилась такая строка: «детство прошло в селе Волчиха». Там, на краю безбрежных голубых степей и на краю уникального ленточного бора — Касмалинского бора, приоткрывшего мне свои тайны и прошептавшего свои первые сказки — жил я до окончания восьмого класса. А затем — в четырнадцать лет — заклубилась пыль под башмаками; начались бескрайние дороги по стране, и я однажды с тихим ужасом подумал, что уже сорок с лишним годочков домой возвращаюсь только в качестве «гостя». Это очень грустно, даже горько. И есть только одно, довольно-таки слабое утешеньице, придуманное Маяковским: «Поэзия — вся! — езда в незнаемое…».
После школы поступил в Родинское медицинское училище. Там начал активно, упрямо строгать стихи и всё такое прочее, что сегодня я смело назвал бы графоманией и выбросил бы в печь, а тогда усердно пытался «пропечататься» в тамошней районной газете, где оказался внимательный, толковый редактор — Андрей Серафимович Цыбинов, ставший впоследствии моим старшим другом, «крестником», можно сказать. Окончив медицинское училище, работал «сельским доктором», а проще — фельдшером. Это было в степном Алтае, в местах весьма глухих, пропахших навозом, морозом, русской водкой и горячей кровью после драки с поножовщиной. А поверх всего того, что перечислено — пластался чудный дух весенней прелести, бродили под окошком туманы зацветающих полей, которые звенели перепёлками, манили за широкий синий окоём. В этой огромной тишине и скромной красоте полей с берёзовыми колками — как я теперь понимаю — начиналась вызревание лирической души.
Затем была армия. Призвали в качестве «доктора», и должность оказалась очень «хлебная» — мог уйти на дембель старшиной. Но характер — это судьба, замечено давно и правильно. Характер пошёл поперёк командира, и меня упекли на самый дальний полигон в тайгу. Пришлось работать наблюдателем на вышках — засекать бомбометание, производимые летчиками-истребителями. Жизнь будто нарочно подбрасывала мне такие обстоятельства — снова тишина, уединение, которые, конечно, тянут к сочинительству.
После демобилизации решил «переломить» судьбу. Бросил медицину, поступил в АГИК — Алтайский государственный институт культуры, только что открывшийся в Барнауле, на отделение театральной режиссуры. Там повезло мне с учителем — Владимиром Павловичем Мариным, набиравшим себе курс «юных гениев». Учёба в институте дала очень много — в плане постижения художественных секретов и тайн, хотя эти «секреты и тайны» в первую очередь касались театра, сцены. Однако сам характер нашей учёбы — это было нечто незабываемое, оригинальное. И день и ночь-то в институте, то в общежитии — шла кропотливая работа «в одной упряжке с классиками». Нас окружала добротная драматургия Чехова, Островского, Сухово-Кобылина, Вампилова. Мы предпринимали вполне серьёзные попытки своей рукою инсценировать отрывки из романов и повестей Пушкина, Достоевского, Толстого, Лескова, Куприна, Шукшина, Распутина. И всё это — вольно или невольно — заставляло нас ориентироваться на очень высокое, звонкое русское слово. Такие необычные уроки мастерства окрыляли душу и порождали дерзкую мечту — подняться до классического уровня…
Окончив институт, работал режиссёром народного театра, директором Дома культуры и т. п. Но литературные дела — стихи и рассказы — всё крепче хватали меня за рукав, заставляли сутками сидеть за столом, напрочь забывая сон, еду и то, о чём так здорово воскликнул Пастернак: «Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе?.." И чем дальше я двигался — по годам и дорогам — тем сильнее ощущал в груди горение божественных глаголов. И всё твёрже и твёрже думалось о том, что не писать — невозможно. Слишком силён был восторг от жизни вообще и от природы в частности. Восторг — я больше чему верен — это самая главная сила Поэзии.
С годами, конечно, к восторгу прибавились беды и печали, обретённые в дорогах и раздумьях — только и это было неплохо. Это расширило рамки моих творческих возможностей — пришла пора попробовать окунуть своё перо в рассказы и повести, которые, надо признаться не выдерживали серьёзной критики… Наверное, лет семь, если не больше я понапрасну изводил бумагу в попытках достучаться до того согласия, которое бывает в душе художника, уже овладевшего волшебством словотворчества. В эти годы было много отчаянья, разочарования и даже „крупнокалиберных“ слёз, пробивавших доски на крыльце районной или городской редакции, откуда меня выставляли. Но молодость, она ведь почти что не умеет горевать. От всех напастей у меня было одно спасение — дороги. Они всегда манили, особенно весной, когда земля стряхнёт с себя остатки снеговья и начнёт оперяться первой нежной зеленью — тут уж дома никак усидеть невозможно. Так в судьбе у меня появился легендарный Чуйский тракт, где я работал скотогоном — от Монголии до Бийска гонял гурты рогатых и жутко волосатых „дьяволов“. Так появился в моей биографии Мурманский траловый флот, где „пахал“ матросом. Так появилась чудесная „Страна Плотогония“ — от якутского города Ленска до Арктической бухты Тикси пришлось гонять огромные сосново-кедровые плоты, пропахшие медовой смолью… С годами особенно отчётливо осознаёшь: все эти дороги мне подарили море впечатлений, горы впечатлений, незабываемые встречи с людьми, с крепкими и яркими характерами. И если бы не ложное стеснение, то сейчас можно было бы смело сказать, что именно там — на русских, бесконечных дорогах — открылась мне великая душа народа, хранителя всех тех сокровищ, которые из века в век составляли и составляют основу самобытной, неповторимой нации.
В 1988 году в Красноярске вышла первая книга прозы „С любовью и нежностью“. Рецензент и автор предисловия — Валентин Курбатов, человек довольно строгий и принципиальный в вопросах литературы и искусства. Его поддержка для меня сослужила огромную добрую службу.
В 1989 году был принят в члены Союза писателей СССР.
В 1989—1991 гг. окончил ВЛК — Высшие литературные курсы в Москве.
Дальнейший перечень страничек из моей „трудовой“ мог бы занять много места. Можно только сказать, что в разные годы работал в самых разных местах. Был сценаристом документальных фильмов, таких как „Твой сын, Россия“ (о Шукшине), „Арктика навсегда“. Работал в бюро пропаганды художественной литературы Красноярской писательской организации. Работал на Крайнем Севере в должности редактора одной воинственной газеты, которую позднее придушили из-за не угодности властям. После этого пришлось крутить баранку — был шофёром на трассе Норильск-Дудинка…
Кошмарный огонь вдохновенья — по-другому сказать не могу! — душу мою не оставляет в покое ни где: ни на Юге, ни на Крайнем Севере. Одно время было интересно и хотелось разобраться в истоках своего словотворчества, но „разборки“ эти ни к чему, увы, не привели. Родовое Древо, с треском срубленное после революции, трудно было восстановить, да к тому же отец, который мог бы поспособствовать в этом вопросе, давно обосновался на стороне. Кажется, „ветки и сучья“ Родового Древа дают надежду на родную кровь, кипящую где-то на просторах Киевской Руси, Молдавии — скорей всего, что именно оттуда почерпнул свою силу лирический голос. А вот Сибирь — с её размахом, с её каменной твердью характера! — дала мне силу и упорство для каторжной работы в жанре „многотонной“ литературы. Хорошим подспорьем в работе моей послужили редкие, но меткие встречи с Виктором Астафьевым, Валентином Распутиным, Юрием Кузнецовым, Владимиром Солоухиным, Глебом Горбовским, Анатолией Жигулиным и другими мастерами слова.
Когда перевалило за пятьдесят — издал десяток книг стихов и прозы: „Калинушка-калина“, „С любовью и нежностью“, „Лирика“, „Волхитка“, „Святая грусть“, „Царь-Север“ и другие. Некоторые из этих изданий — роман „Волхитка“ — переведены на английский язык, стихи — на польский, французский. В настоящее время идёт работа над собранием сочинений в семи томах. Задумок много — вряд ли жизни хватит, очень уж я размахнулся в мечтах. А впрочем, это не мечты — это желания. А мечта у меня очень даже „простая“.
Как бы нам так обустроить нашу русскую жизнь, чтобы мне, например, как художнику меньше писалось о грустном и тёмном, а всё больше и больше — о светлом и добром, прекрасном, весёлом и вечном…». 2007 г.
13 апреля 2013г. в 15:00 в Государственной Универсальной Научной Библиотеке Красноярского края состоится творческая встреча с Николаем Гайдуком.
***
« — Николай Викторович, как Вы относитесь к известному выражению: „Поэт в России больше, чем поэт…“?
— Увы! Эта звонкая строка, к сожалению, осталась в прошлом. В сегодняшней России интерес к поэзии утратился, причём капитально. Хотя были и есть и никогда, конечно, не переведутся знатоки и ценители русского слова — хвала им и низкий поклон… Я сильно грущу и тоскую о том, что поэзия — великая магия слова- уходит всё дальше и дальше от нас. А, между тем, эта магия слова всегда служила и служит во имя построения прекрасной души человека, и чем меньше внимания к поэзии, тем меньше построения прекрасных человеческих душ». Из интервью Л. Кочубей с Н. Гайдуком (специально для информационного агентства «PRESS-LINE», 20.02.2012 г.)
«Чтение романа Гайдука — это действительно какой-то гибельный восторг, потрясение и невольные слёзы…
Прежде всего, хочется особо выделить и подчеркнуть изобразительную мощь писателя. Николай Гайдук невиданно силён именно в этом, и на сегодня трудно найти ему равных в нашей литературе. Может быть, где-то в лучших своих произведениях с ним равняется В. П. Астафьев, но при всём уважении к классику нужно признать — только равняется. Николай Гайдук идёт дальше и поднимается гораздо выше — навстречу „сиянию верхнего мира“. И не случайно почти двадцать лет назад наш выдающийся литературный критик В. Я. Курбатов вынужден был отметить: „Послушайте пейзажи Гайдука и, даже не зная, что он „по первой специальности“ поэт, вы догадаетесь об этом по невольно сбегающимся созвучиям… Для Николая Гайдука характерна пьянящая музыка простора и слова…“.
Жизнь Н. Гайдука — в литературе — это своего рода восхождение на Голгофу, самоистязание, от которого, если вдуматься, оторопь берёт. Не всякий смог бы вынести такое на своих плечах…И при всём при этом — ежедневное, упрямое, ничем неодолимое стремление к тому, чтобы добиться проявления своей собственной творческой индивидуальности, как в стихах, так и в прозе; и потому сегодня Н. Гайдук на вершине своей Джомолунгмы, и над ней полыхает сказочное сияние Верхнего мира.
Сам Николай Гайдук на вопрос об истоках творчества отвечает следующим образом: „Это, видимо, отдельный разговор, который должен касаться глубинных истоков России, Святой Руси и нашего славянского неба — без этой удивительной „подсказки“ свыше, без тонкой, но прочной связи со всем мирозданием невозможно вымолвить ничего такого, что могло бы заставить людей прислушаться. И всё, что я пишу — это как будто не моё — это конспекты разговоров с Богом, который почему-то выбрал грешную душу мою для беседы с людьми…Последнее десятилетие, сломавшее Россию через колено, красноречиво доказало, что в искусстве чисто и честно работают лишь те, кто связан с Богом, с небом. Всё остальное — жалкая подделка, бормотуха, разлитая по книгам и картинам…“. Из статьи профессора режиссуры и актёрского мастерства, заслуженного работника культуры, члена — корреспондента Петровской Академии наук и искусств В. П. Марина „В поисках Гипербореи, размышления о творчестве Николая Гайдука“. Барнаул, 2006 г.
Читайте стихи и прозу Николая Гайдука в интернете:
— на авторском сайте Николая Гайдука www.gaiduk-nv.ru;
— на литературно- художественном портале „Изба-Читальня“ http://www.chitalnya.ru/work/776422/, http://www.chitalnya.ru/users/Nikolai. Gaiduk/;
— на крупнейшем в России сервере современной прозы " Проза.ру» http://www.proza.ru/avtor/nikoiaiii;
— на национальном сервере современной поэзии «Стихи.ру» http://www.stihi.ru/avtor/nikoiaiii