Единство противоположностей супружеской четы: художник Анастасия Зыкина – искусствовед Дмитрий Северюхин
Она — молодой признанный петербургский художник-график Анастасия Зыкина. Он — знаменитый петербургский писатель, доктор искусствоведения, краевед Дмитрий Северюхин. Что ни говори, а все-таки, художник и искусствовед — это противоположности. Противоположности же едины. Что выражено в метафоре Гераклита о тождестве воинственного лука (читай: искусствоведческое стремление найти точные определения) и творческой лиры (созидание). Нам был ниспослан подарок: единство противоположностей воплощено наглядно, в супружеской чете. И они на нашем экране, в аудитории. Мы — это студенты направления «История искусства» ГИ СФУ и преподаватель курса «Теория и практика художественной критики»
Они знакомы красноярскому зрителю по художественным выставкам (отчетная выставка в залах филиала Российской академии художеств, где проходила дополнительное обучение Анастасия, персональная выставка в Галерее Романовых). В творчестве Анастасии встречается графическое и литературное искусства (в том числе стихи Дмитрия). Отдельное спасибо красноярский зритель мог бы выразить им за отраженный Петербург, но только совсем не натурный Петербург, не сувенирные виды его, не популярные пейзажи, а его тонкую ментальную атмосферу, переданную их совместным творчеством.
Смолина Майя: В одном из интервью Анастасия заметила, что существуют иллюстрации к ненаписанному литературному тексту Дмитрия Северюхина.
Анастасия Зыкина: Это в какой-то мере игра слов. Теперь уже все написано. В настоящее время готовится и скоро должна быть издана наша книжка «Митины сны, или Любимый ребенок». Просто работа шла параллельно, и иногда, например, была станковая работа, но не было к нему стихотворения. Дима написал стихотворение, которое стало называться «Птичка». Стихотворение вошло в книгу, и у него появилась иллюстрация. Иногда было наоборот — было стихотворение, он мне рассказывал идею, а я делала произведение. Получилось соавторство. Нельзя сказать точно, что раньше возникло — стихотворение или иллюстрация.
Ольга Бородич: Что побудило Вас взяться за серию гравюр под названием «Те, которых не было»? Анастасия Зыкина: Вам, наверное, снятся сны? И мне тоже. И моему мужу Дмитрию Северюхину. Вообще, так называется его стихотворение, которое тоже будет в книге «Митины сны». Это образы, навеянные снами. В какой-то мере это ответ на ваш первый вопрос о ненаписанных текстах. Майя Смолина: Расскажите о судьбе экслибриса для издательства «Вита Нова», в котором Анастасия изобразила рожающую женщину?
Дмитрий Северюхин: Экслибрис — это книжный знак, это обычно миниатюра, которой помечают книги своей личной библиотеки, смысл созданного Настей знака — это просвещение читателя, новое рождение, намек на название издательства. Так как она любит работать с большими размерами, она, наверное, сделала самый большой в мире экслибрис. Это видимо для некой настенной книги. Издательство «Вита Нова» мы очень любим, так как оно делает многое для возрождения книги как комплексного артефакта — и литературное произведение, и комментарий к нему, и иллюстрации, и великолепная типографская работа, и переплетная работа.
Анна Груздева: Когда Вы начинали работать над иллюстрациями к тексту Леонида Андреева, как к Вам пришел образ?
Анастасия Зыкина: Издательство «Вита Нова» обратилось ко мне с просьбой проиллюстрировать книгу Леонида Андреева. Книжка называется «Иуда Искариот и другие». Работы вошли в авторскую папку, которая сейчас находится в Русском музее. Книга вышла, в 2009 году была презентация в Красноярске, затем в Санкт-Петербурге. Вспоминать работу над андреевской серией тяжело. Это 42 офорта. 2 года работы. Художник-иллюстратор погружается в работу и проживает внутри книги жизнь.
Жить в среде андреевских персонажей я бы не посоветовала, честно говоря: это тяжело. По сравнению с Достоевским (не знаю, почему мне в издательстве после Достоевского поручили Андреева, так как, на мой взгляд, Андреев это все-таки антипод Достоевского, по крайней мере, с православной точки зрения). Погружение в эту работу… в этот раскол… почему я и использовала расколотые доски. Это ощущение того, что никогда не воссоединится. Им пронизано творчество Андреева. Прочувствовать все это было тяжело, и выходить из этого мира также. Мне кажется, будто я прожила с Леонидом Андреевым два года, как жена с мужем. Когда я закончила работу над этим заказом, для меня это было большое облегчение. Сбросить с себя ношу и перейти какой-то рубеж. Работа над Андреевым принесла признания, призы и награды. «Вита Нова» до сих пор предлагает мне проиллюстрировать книги, кстати говоря, это наверное, лучшее издательство в Петербурге. Они бывают на Красноярской книжной ярмарке, можно там познакомиться с их изданиями.
Издательство предлагает мне новые проекты, отталкиваясь от моего опыта с Андреевым. Пока я не нашла для себя, что я могла бы для них сделать. Я ищу для себя не то чтобы более оптимистичное, но то, с чем бы мне хотелось жить. Например, когда я делала серию станковых работ «Послание», я не знала о своем скором будущем. Там есть образ беременной женщины, с изображением эмбриона в утробе, это было сделано 1,5 года назад, и тогда у меня не было беременности, не было детей. Это очень интересно, потому что все это теперь произошло. Когда погружаешься целиком в работу, она переходит в твою жизнь. Тут надо быть очень аккуратным, если работаешь, например, с текстами Л. Андреева. Хотя работа с ним дала мне стартовую площадку, чтобы, как мне хочется думать, перейти из начинающих художников в серьезный ряд художников, многие из которых старше меня на 1–2 поколения.
Анна Груздева: Какие темы в творчестве Леонида Андреева Вам было важно раскрыть?
Анастасия Зыкина: Главная тема, которую я для себя выделила — это тема раскола, надрыва. Начиная от «Иуды Искариота» — первый раскол. Затем — «Красный смех». Ходишь и постоянно прокручиваешь в голове это: «Люди-звери». После «Красного смеха» был «Губернатор». К рассказу «Тьма» я совершенно отказалась от иллюстративности, и внедрила свой автопортрет в образе курящей проститутки. Мне уже хотелось сделать свои образы, отталкиваясь от Андреева, хотелось немного отдохнуть от Андреева, хотя все равно они получились достаточно андреевские.
Дмитрий Северюхин: Как-то в кулуарах одной презентации произведений книжной иллюстрации стали обсуждать, а как иллюстрировать «Преступление и наказание», как образ Раскольникова вывести. Ответ очень прост: актер Г. Тараторкин в роли Раскольникова. Петербургский пейзаж М. Добужинского. И все получается очень здорово. Потому что во-первых, эффект узнаваемости: да, конечно, Петербург, и да, конечно, Раскольников. Так здорово, и так безумно скучно! Перед нами великое произведение литературы, а иллюстрировать его можно так, как это делают на конфетных коробках? При всем уважении к художнику.
Замечательный остроумнейший и великий поэт и художник, наш друг, Валерий Андреевич Мишин сказал в своей неподражаемой манере: «Достоевский — это писатель для детей, для подростков. Потому что, что может серьезного написать писатель, который не читал Маркеса, Кафки, Джойса…». Вот такое парадоксальное высказывание. И тем самым он простил и художника. Ведь как иллюстрировать художнику — а вот так, по-детски, привычные образы: образ популярного актера и Петербург Добужинского, хотя Петербург Достоевского — совсем не Петербург Добужинского. У Достоевского он трехэтажный, а у Добужинского — пятиэтажный. Т. е. есть иллюстраторы, которые делают адаптацию к читателю, вводят узнаваемый круг. Уже по картинке понятно, что это — «Преступление и наказание». Но есть произведения-иллюстрации в истории искусства, которые очень редки, как, например, иллюстрации В. Ходасевича к. Чуковскому, М. Шагала к «Мертвым душам» Н. Гоголя.
Анна Груздева: Вам кажется, что творчество А. Зыкиной — это отход от классической традиции, что-то новое?
Дмитрий Северюхин: Я думаю, что есть две традиции — одна традиция — это как раз узнаваемость, а другая традиция — это сопереживание автору, жизни автора. Вот, например, книги стихов Сергея Есенина (дорогие, подарочные экземпляры исключительного качества), и что же мы видим в иллюстрации стихов Есенина? Опять же, все оказывается очень просто: березка, лошадка, высокий ковыль…и всё. Если так, если это считать классической традицией, то это, конечно, профанация. Березка, собачка, — это итак можно увидеть, зачем это рисовать? Что дает такая иллюстрация? Настя Зыкина — другое дело, это хранитель главной, ключевой традиции, и отсюда такие трудности взятия какого-то очередного заказа. Все в наших руках, позвони и скажи, что согласна сделать, скажем, Маяковского, или Сологуба и т. д. Многие художники добиваются таких заказов. Но здесь нет — прежде должен быть какой-то этап, какое-то внутреннее желание. Это не работа на заказ.
Майя Смолина: Дмитрий Яковлевич, как искусствовед, скажите, есть ли в творчестве Анастасии экспрессионистические традиции?
Дмитрий Северюхин: Полагаю, да. Искусствоведы все любят раскладывать по полочкам. Что касается этой полочки, это определенная деформация, усиление выразительного содержания, — конечно, здесь это есть. В 10-х гг 20 века при участии русских художников (Кандинского) рождается экспрессионизм, а параллельно существуют и фовизм, и кубизм, и итальянский футуризм. Это различные грани. Фовизм — это искусство очень мощное, великое, декоративное. Но оно не психологическое, другое желание, другой протест был у художников. Кубизм — это попытка анализа, разрушения формы. Экспрессионизм это несколько иное, это шире чем номинальное явление. Это Э. Мунк, это обращение к эмоциям. Начало модернизма, начало 20 века, это то, что берет начало от В. Ван-Гога, а может быть — от Ф. Гойи. Гойя, Домье, Ван-Гог, а потом Мунк и другие экспрессионисты. И всегда есть те художники, которые работают в этой традиции.
Ольга Позднякова: Я обнаружила сходство в позе героини в иллюстрации к рассказу Л. Андреева «Тьма» и произведения Эгона Шиле с изображением сидящей женщины с задранными ногами. Повлияло ли это на произведение Анастасии, или это случайность?
Дмитрий Северюхин: Э. Шиле — это художник очень значимый. Так получилось, что долгое время он был на вторых ролях. Я думаю, что повлияло, подспудно, конечно. Художник черпал откуда то, быть может, безотчетно.
Сергей Костылев: Дмитрий Яковлевич, как бы Вы сформулировали тему магистерской диссертации по творчеству А.Зыкиной?
Дмитрий Северюхин: Основное противоречие, необходимое для научной работы, здесь можно усмотреть в том, что есть ремесленный подход к своему мастерству, и в то же время художник очень современный. Почему бы не делать пейзажики Петербурга, тем более, они так легко продаются. С одной стороны — великолепное владение традиционной техникой, и техническая изобретательность, рукоремесло, а с другой стороны — попытка выйти за пределы традиционной изобразительной сферы. Есть такой термин «актуальное искусство», хорошо известный в Красноярске благодаря КИЦУ. Часто путают два понятия — «современное искусство» и «актуальное искусство». Это разные вещи, актуальное искусство — часть современного, это тип искусства, которое обладает направленностью на прибыль. Это отказ от традиционной техники. Или пародирование, вышучивание ее. Это здорово, это жизнь. И если художник работает с офортом или маслом, то это не современно? Это не так! Коротка бы была жизнь актуального искусства, если бы оно не подпитывалось традиционным. Так всегда было. Я думаю, что попытка художника во чтобы-то ни было ворваться в актуальное искусство, эта попытка обычно бывает неинтересной. Если есть эпатаж, но нет эстетического эффекта, то это вообще не искусство, ни актуальное, ни какое-либо другое. Т. е. прежде всего, это проблема «современного» и «актуального» искусств.
Послесловие.
Один из секретов живописи В. Ван-Гога в том, что букет подсолнухов, и стул, и башмаки, — это все не просто подсолнухи, стулья, башмаки, т. е. не предметы изображения, а это есть его автопортреты. Наверное, и в творчестве Анастасии Зыкиной есть подобный феномен: идеальный художник-иллюстратор это лоно, которое должно глубоко принимать в свою душу семя творчества другого творца, и вынашивать плод их совместного творчества (а в нем, с удивлением вдруг обнаружить себя, собственное «я»), вот почему появляется автопортрет Анастасии при глубоком постижении другого «я», ведь истинное произведение искусства всегда в основе своей автопортрет художника. Когда художник глубоко проживает целую микрожизнь, создавая свое творение, и в этой жизни есть все — и ласка, и корябание, как в супружеской жизни, а ведь в итоге супруги имеют обыкновение рождать чудесное дитя, в котором как в зеркале узнают друг друга. Кстати, это счастливое свидетельство взаимопостижения (1 месяц от роду. Дочь Сашенька) активно принимало участие в разговоре.
М. Смолина