Анита Цой: творческая биография

Певица Анита Цой занимает на нашей эстраде очень важное место. Свое. Это сейчас большая редкость. Её самобытность — не только в экзотическом разрезе глаз. Восхищает невероятное трудолюбие и упорство, с которым Анита доказывала нам, себе и, конечно же, мужу, что её желание петь и быть услышанной — не прихоть, а призвание.

Сейчас уже никому не придет в голову с этим спорить. Но тогда, десять лет назад, были, что называется, варианты. Первый диск Анита записала на свои собственные деньги — и не то, чтобы вопреки, а как бы помимо воли мужа, к тому времени уже работавшего руководителем пресс-центра Мэрии г. Москвы. Я отлично помню, что говорили тогда: вот, ещё одна жена воспользовалась административным ресурсом супруга, чтобы попасть на экран. Но злопыхатели не учли одного обстоятельства — национальности героев. В традиционной корейской семье жена не поет с экрана телевизора, а исступленно крошит морковь, выпаривает рис и молчит в тряпочку, пока мужчины разговаривают. С точки зрения корейской родни, поступок Аниты был, мягко говоря, вызывающим. С исторической Родиной у певицы отношения вообще складывались по-разному.

— В Пхеньяне как-то устроили фестиваль: выступали корейцы их всех стран мира. Меня пригласили. И вот переде концертом я пытаюсь застегнуть платье — а молния не срабатывает. Стандартная житейская ситуация, которую в школе мы разрешали с помощью комсомольского значка. Но комсомольского в тот момент не оказалось, и я воспользовалась тем, что был под рукой: нам в качестве сувенира раздали значки с изображением Ким Ир Сена. Так вот, меня выдворили из страны в 24 часа, запретили въезд и только недавно простили, вернее — забыли мой проступок.

Энергичной Аните, конечно, и в голову не придет ощущать себя национальным меньшинством. Хотя «с возрастом» — от молодой цветущей женщины удивительно слышать это малодухоподъемное «с возрастом» — корейский национальный характер дает знать о себе все больше.


— Порядок и субординация, видимо, у меня в генетике. И справиться с ней, видимо, выше человеческих сил. Хотя я всегда старалась. Мои школьные годы прошли под знаменем тотального протеста. Мне не нравилось ходить в школу и сидеть за партой, поэтому я убегала с уроков. Восемь классов закончила на тройки и двойки. А сейчас ощущаю в себе такой повышенный интерес к регламенту. Мне не кажутся теперь правильными представления об артистах как о существах безбашенных, антирежимных. Большая звезда — это очень высокая степень организации. Да, мне случается спать до трех дня — и это, конечно, ужасно богемно, — но ложусь-то я в семь утра.

И действительно, репетиции и съемки телевизионной программы «Цирк на Первом» в цирке на Цветном бульваре проходят, в основном, ночью. Кафе закрыто, из стула в гримерке торчит поролон, гримерка одна на трех артистов, и когда появляется ещё одна участница, мы с Анитой перемещаемся на подоконник в коридоре. На время съемок программы Цирк на Цветном стал для нее фактически вторым домом. Кто-то из администрации спрашивает: «Как спина?» Анита в очередной раз повредила её на съемках. «Ничего, выберемся. На мне, как на кошке, все само заживает!» Вот оптимистка! Спина, позвоночник — её больное место, как голова — у Овнов. Два — или даже три — перелома, и всякий раз — трудное, но все-таки исцеление. И начало новой жизни, в которой нашлось место новым ценностям и новым заботам.

— Я стала заниматься благотворительностью тогда, когда никто этим не занимался. И все называли меня полной дурой. Даже моя семья не понимала, зачем я это делаю: мы тогда жили на зарплату мужа и на то, что я зарабатывала в Лужниках.

Здесь, конечно, следует сделать небольшое отступление. Певица Анита Цой, звезда, собирающая на свои красочные шоу целые стадионы — те же Лужники, обладательница «Золотого граммофона» и множества других профессиональных и зрительских наград, в свое время работала челноком. Закупала товар в Корее — и продавала на рынке в Лужниках. Под «зарабатывала в Лужниках» имеется в виду именно этот сказочный период. 


— Так вот, в какой-то момент я попала на больничную койку, шесть месяцев пролежала с переломанным позвоночником, испытала бешеные эмоции — чудовищный страх, например. И тогда родилась песня «Мама». Когда я вышла, поднялась, выздоровела, префект одного из столичных округов попросила, чтобы я приехала в специализированный центр для детей с ограниченными возможностями. Передо мной стояли детишки мал мала меньше — на костыликах, с ДЦП, ручки-ножки… В общем, страшно. Я говорю: не могу даже перед ними петь, а уж с ними тем более. И убежала. Просто взяла и скрылась. А потом вспомнила, что сама могла быть как они. И вернулась. И создала маленький хор, из 15 человек. Они собирались раз в неделю на полчаса. Больше выдержать не могли. Уставали. И уже на втором моем сольном концерте они пели со мной песню «Мама». Я поняла: не надо жалеть таких детей — к ним нужно относиться как к равным. Они на моих глазах совершали подвиг. Стояли на своих костыликах, пели со мной и чувствовали себя артистами. Ради этого готовы были терпеть боль. Один мальчик в этом хоре ходил на ходунках. Ему было лет шесть-семь. И мама его говорит: помогу тебе выйти. А он: «Нет. Я сам. Я артист!» Ради таких моментов, собственно, и стоит жить.

Анита и к выступлениям относится не как к коммерческому проекту, а как к искусству. Её шоу — звук, цвет, декорации, уйма народу — обходятся в такие баснословные суммы, что заработать на них практически невозможно.

— Мне важно, сколько приносит моя работа и во сколько обходится. Но это не просто бизнес. Я от нее кайфую. Я как-то спросила у своего друга, достаточно состоятельного человека: ну вот скажи, у тебя столько денег, о чем ты думаешь по ночам? Он ответил: о работе. Со мной то же самое. Сплю — и думаю о работе, прокручиваю в голове песню, или номер постановочный. Я в душе волшебница. Люблю чудеса. Сцена — единственный бизнес, где можно творить чудеса. Для меня это самое важное.

Карьерный взлет челночницы Аниты Цой прервали микрофайзеры. Была такая одежда. Она некоторое время даже считалась модной — но Анита привезла её чуть раньше. И не ахти какого качества. Не Южная Корея, мягко говоря. Похожие на замшу куртки были отчаянных цветов — фиолетового и синего, как бы «песцовые» воротники отстегивались по линии груди. В общем, пришлось идти в первый попавшийся магазин и умолять взять товар по любой цене. Товар взяли. Взявшая риск на себя Эля до сих пор работает с Анитой — главным бухгалтером. Диплома челнока у Аниты нет — ну не проводят обучение по этой специальности, зато есть три высших образования — педагогическое, юридическое и музыкальное. 


— О! Я по молодости очень металась. К музыке тянуло всегда. Но знакомых в этой сфере не было. Поэтому пошла в педагогическое училище. Причем, как все двоечники, решила с понедельника начать новую жизнь — и окончила с красным дипломом. Начала работать. Но увидела старый американский фильм про адвокатов и решила, что прирожденный адвокат. Адвокатура — профессия публичная, артистическая. Мне уже слышались аплодисменты, оглушающие меня по завершении моей трогательной и возвышенной защитной речи. Но когда я столкнулась в процессом обучения, поняла: это — не мое. Душилово. Теория с практикой не пересекаются. И пошла в РАТИ, бывший ГИТИС. До сих пор считаю, что студент я никудышный. Мне нужен экшен. Нужно движение. А сидеть за партой — не мой удел. Лучший учитель — это жизнь. На этом я настаиваю.
Жизнь учит быть не только искренней, открытой и наивной. Иногда от эмоциональных натур требуется определенная сдержанность — иначе навредишь людям, которых любишь.

Комментируя свои отношения с мужем, Анита как-то заметила, что самой эрогенной зоной у мужчины считает ум. Семнадцать лет совместной жизни могли изменить эту точку зрения. И я не сдержался, спросил: что, за семнадцать лет не встретилось мужчины более умного, чем «Петрович»?

— Конечно, встречались. Они есть. Но далеко не все они корейцы. И далеко не все любят острую морковку ким-чхи заедать узбекским пловом. Как мой Петрович.