«Чайка». История нелюбви

Когда сел писать материал о новом спектакле Красноярского драматического театра им. Пушкина «Чайка» по пьесе А. П. Чехова в памяти всплыла песня из репертуара Софии Ротару со словами показавшимися мне символичными:" А нам ещё любовь дана, чтоб никогда не исчерпать её до дна. Мы ей подарим два крыла, чтоб за собой в просторы звездные звала, звала…».

У любви должно быть два крыла — это прописная истина. Чехов, сдается мне, написал не комедию, а пьесу о нелюбви. Точнее о несчастной любви нескольких основных персонажей. Над чем смеяться? Вот и не слышно смеха в зале, а если украдкой понаблюдать за зрителями, то можно прочесть на их завороженных действием лицах сочувствие и сопереживание, «вхождение» в образ той или иной пары, ведь каждый примеривает ситуацию на себя. И тут невольно выплыла другая песенная строчка: «Как мы любили, осталось только вспоминать, есть ещё крылья, но не летать нам, не летать».

Премьера спектакля состоялась 17 января, и к началу марта состоялось несколько аншлаговых представлений. Режиссер спектакля Олег Рыбкин, сам того не подозревая, выпустил джина из бутылки. А может это и преднамеренный ход? О чем речь? О пресловутой эротике и обнажонке на сцене целомудренного театра. «Чайка» «подняла» волну интригующих заметок и народ, как крысы под волшебную дудочку в старом мультфильме про Нильса, потянулся в кассу, на клубничку.

О чем «кричали» заметки: «у спектакля есть ограничения по возрасту — для зрителей старше 16 лет», «голая правда о чеховской „Чайке“, „пьеса превращена в секс-треш-водевиль, в котором голые актрисы принимают душ“, „была и сценка, а ля садо-мазо между Аркадиной и Тригориным“, „на сцене легкая эротика, но без пошлости“, „шокирующая премьера“, „нетрадиционная постановка“ и так далее и тому подобное. Стоит ли удивляться, что падкий до сенсаций народ повалил в театр, а там ха-ха — трагедия.

Первая фраза: — Отчего вы всегда в черном? — Я в трауре. Далее: -Если тебе понадобится моя жизнь, приди и возьми её… — Как меня встречают: три букета, два венка… — Я тут чайку подстрелил, под руку попала… И финальная фраза: — Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился.

А между этим ревность, страсть, неразделенная любовь. Все как всегда. Спираль времени сжимается. Режиссер так одел (а кое-где раздел) героев пьесы, при этом не отступив от оригинального текста, что история позапрошлого века обжигает свежестью, реалиями сегодняшнего дня. Что и говорить — Чехов гениален, но и Рыбкин „нырнув“ в его глубину, вышел сухим из воды.

— Современный театр — это рутина и беспорядок, — рассуждает начинающий драматург Константин Гаврилович (актер Пузанов), — нужны новые формы, а если их нет, то и не надо ничего… Возможно этой мыслью проникся и молодой, хотя уже маститый, режиссер Олег Рыбкин, впервые взявшись поставить у нас „Чайку“. В его трактовке классика осталась классикой, в то же время через некую гламурность (в виде девушек в костюмах зайчиков из „Плейбоя“ и некоторое вынужденное приобнажение персонажей), придя к правде жизни.

Вот глас народа (две подруги бальзаковского возраста): — Неординарные впечатления от увиденного. Ожидали Чехова в классическом варианте, а тут оказалась новая постановка, но нам понравилось, мы не расстроились. Не раз ловили себя на мысли, что это близко к современности. Все так перекликается с нашей жизнью, в которой появляются мужчины, а потом исчезают, оставляя под час без средств и сил к существованию. „Чаек“ очень много в нашей жизни!

А что думают о пресловутой эротичности постановки основные героини? Об этом я спросил у них сразу после спектакля. Екатерина Соколова (роль жены учителя, исполнившая пикантную сцену):

— Мне кажется, были абсолютно человеческие эмоции, проявления страсти. Ничего нового, по крайней мере для себя, я не увидела. А каким должен быть Чехов? Исключительно в исторических костюмах что ли, наглухо застегнутых?

Ольга Белоброва (роль Нины Заречной, начинающей актрисы, заводящей роман с писателем Тригориным, из-за которой и застрелился Костя Треплев):

— Я очень хорошо чувствую себя в этой роли. Рада, что режиссер доверил мне такую роль. У меня первый спектакль, где мне хочется творить, жить, дышать. Мне кажется, что прекрасней этого спектакля на данный момент нет. Рядом такие персонажи! Видите в чем дело, мы все становимся настолько мертвые, ненужные друг другу. Моя героиня говорит: " Ты меня на сцену вывел, а я вот такая — чайка». В этот момент она не думает плохо ему хорошо, она изливает свою душу.

— Когда Костантин застрелился, вам, как Джульетте, надо было последовать за любимым?

— Джульеттой у нас была героиня Кати, она его любила, а не я, то есть Нина. Я люблю Тригорина, Костя любит Нину, Маша любит Костю. Такой вот клубок.

— В ваших отношениях с молодыми людьми не было подобных клубков?

— Нет (смеется). Я знакома с мужем восемь лет, он моя первая и единственная любовь, чему я очень рада! Людмила Михненкова, заслуженная артистка России, (роль мамы Кости и ревнивой подруги Тригорина).

— Как видится вам эта, как считают многие, эротическая постановка, с высоты опыта актерского и жизненного?

— Я бы так не драматизировала, просто у каждого режиссера свои трактовки. Пьеса — это материал, а режиссер через этот материал преломляет свое мировоззрение. Ничего такого страшного я здесь не вижу. Мы старались выполнить требования режиссера, его задумки на сто процентов.

Было много этюдных придумок. Из одной фразы у режиссера может родиться целый кусок спектакля. Важный кусок был с Машей между актами. Типа ночь любви, с соответствующими телодвижениями. У Чехова есть фраза этой героини: «Я надругаюсь над собой». Обосновано? Абсолютно. Репетиционный процесс шел очень интересно. Режиссер современно подошел к пьесе. Особо сопротивлявшихся каким-то сценам я не помню.

В жизни чего только нет. В Питере есть такой театр «Иванов» — небольшой драматический театр, я была на их спектакле, они и Чехова ставят. Только вот играют они голышом, не прикрываясь, мужчины и женщины. И оправданно. Предвзятости нет. Мы далеко от театральных столиц, сюда эхо не долетает. У нас такой спектакль — первая ласточка, можно сказать, а сегодня настолько обнажилось все в жизни, что сцена наша самый скромный уголок.